Если вы не видите флеш-меню, нажмите сюда

статьи

синие черти

 

ОРФЕЙ. ЭВРИДИКА. ГЕРМЕС

(Рильке)

 

То был немой рудник усопших душ.

Как залежи серебряной руды,

Они во тьме тянулись. И по жилам

Струилась кровь, стремившаяся к людям

И, как порфир, тяжелая во мгле,

Алеющая кровь.

 

Там были скалы

И зыбкий лес. Мосты над пустотой

И тот большой, слепой и серый пруд,

Повисший над своим далеким дном,

Как дождевое небо над долиной.

И меж лугами, полная терпенья,

Едва виднелась плоская дорога,

Белевшая, как бледное лицо.

 

И этою дорогой шли они.

 

Мужчина в голубом шел впереди.

Он был безмолвен и нетерпелив.

Огромными кусками, не жуя,

Его шаги дорога пожирала.

А в складках платья чуть виднелись пальцы,

Давно забывшие о легкой лире,

Приросшей к левой согнутой руке,

Как розовый вьюнок к суку оливы.

Его сознанье как бы раздвоялось:

Взгляд, как собака, забегал вперед,

Спешил к ногам и снова убегал

И ждал его у каждого угла, -

А слух, как запах, крался за спиной,

Стремясь отстать, и иногда ему

Казалось, что он различает поступь

Обоих, шедших позади него.

И снова – лишь молчанья отголосок

Да слабый шелест голубой одежды.

 

“Они идут”, - он говорил себе,

А слышал только вторящее эхо.

Те двое шли, но были их шаги

Невыносимо тихи. Если б мог он

Взглянуть назад (на это был зарок:

Раз оглянувшись, навсегда губил он

Свершавшееся), он бы увидал их,

Идущих молча по его стопам.

 

Их, бога рудников и новостей –

Дорожный шлем над светлыми глазами,

Короткий жезл в протянутой руке

И крылья над завязками сандалий, -

И рядом с ним бредущую ее.

Столь горячо любимую певцом,

Что лира горше плакальщиц рыдала,

А из рыданий складывался мир,

Где повторялись: поле и селенье,

Дорога, лес, долина и река, -

Чтобы над этим проторенным миром,

Как над землею, заходило солнце.

И в небе, молчаливом и плакучем,

Блуждали опечаленные звезды, -

Столь горячо любимую.

 

И вот теперь она шла рядом с богом,

Стесненная нарядом погребальным,

Брела неверно, мягко, терпеливо,

Уйдя в себя, ничуть не помышляя

Ни о мужчине, шедшем впереди,

Ни о дороге, возвращавшей к жизни.

Уйдя в себя. Всем существом своим

Отдавшись смерти.

Как полон плод и сладостью, и мраком,

Она была полна своей кончиной,

Недавней и не понятой еще.

 

Она опять была невинной девой

И недотрогой, грустной и красивой,

Как молодой цветок в вечерний час.

И тело столь отвыкло от объятий,

Что даже легкое прикосновенье

Руки того, кто вел ее вперед,

Казалось ей грубейшим из насилий.

Она уже была не та, что раньше

Звучала в лад созвучиям поэта,

Уже не остров на широком ложе,

Уже не златокудрая жена.

Она была безвольной, как одежда,

Окончившейся, как прошедший ливень,

И разделенной, как последний хлеб.

 

Она принадлежала подземелью.

И вдруг,

Остановив ее, с внезапной скорбью

Гермес проговорил: - Он обернулся. –

И не поняв, она спросила: - Кто? –

А там, вдали, где чуть светился выход,

Стоял другой, чьи темные черты

Ей были незнакомы. Он стоял

И видел, как по луговой тропе

Смертельно омраченный бог известий

Пошел назад за светлою фигурой,

Что молча удалялась в темноту,

Стесненная нарядом погребальным,

Неверно, мягко, терпеливо шла.

 

Перевод с немецкого А. Сергеева

 

«здесь Рильке дает нам самую гениальную во всей истории поэзии цепочку из трех сравнений, и все они связаны как раз с потерей фокуса. Точнее говоря, они связаны с отходом в бесконечность…»

 

“Стройный человек в синей накидке” – дает нам очень мало, разве что общий вид и, может быть, рост. “Синее”, по-видимому, ничего конкретного не означает, а просто делает эту фигуру заметнее на бесцветном фоне”.

 

И. Бродский

Из эссе “Девяносто лет спустя” , посвященного

стихотворению Рильке “Орфей. Эвридика. Гермес”.

утопии синтез искусств галерея звуковые фотографии библиотека статьи информация новое ссылки трей