Если вы не видите флеш-меню, нажмите сюда

статьи

 

Высокое искусство

Чистое безумие

 

 

..

Валерий Афанасьев – пианист, писатель, эстет

...

Разговоры о будущем академической музыки, о том, в чем заключается труд исполнителей и музыковедов и т.д. вгоняют в летаргическую скуку даже посвященных. Иногда думаешь - вот так заслушаешься, зазеваешься и заснешь ненароком на несколько тысяч лет.

И никто при этом не говорит главного: если серьезные дяди во фраках выходят на сцену и начинают пафосно и скучно играть ноты - это ведь не высокое искусство, а досадное недоразумение.

Потому что академическая музыка изначально не была академической. И классики при жизни не были классиками. Они были живые люди, и в отличие от клерков в банках и государственных чиновников в конторах позволяли себе большие вольности, в том числе и на сцене.

Моцарт безобразничал и хулиганил, не зря у Пушкина он приводит к Сальери слепого музыканта. Баху некогда было становиться классиком, у него было 20 детей и неприятности на службе: начальство полагало, что его музыка недостаточно консервативна. Бетховен, считалось, вовсе спятил. Он грохотал странными аккордами, противоречившими правилам гармонии, позволял себе индивидуалистские странные внезапные пьяно и форте и хулиганские выходки с музыкальной формой. И даже жизнелюбивый Гайдн, приехав покорять Лондон и узнав, что концертная публика в этом городе предпочитает спать на концертах (а Гайдна специально предупредили, что успех его сочинений напрямую зависит от громкости - главное не мешать публике спать!!), позволил себе маленькую веселую пакость. Он создал тишайшую, сладчайшую симфонию, под звуки которой великосветские снобы видели восхитительные сны. Зато под конец там была пауза и такие ФАНФАРЫ ВСЕМИ ДУХОВЫМИ, что сонливых меломанов постигло страшное пробуждение!!!

Гениальные музыканты, в отличие от музыкантов посредственных, вообще - персонажи странные и уж, по крайней мере, невоспитанные. Так что имейте в виду: если на консерваторских сценах вы встречаете тихого Бетховена и отмеренного на весах Моцарта, это означает только одно! Господа, перед вами не сами композиторы, а их мумии!!! Потому что любое искусство, тем более искусство высокое - это чистое безумие.

Чудаками и фантазерами, а то и чистокровными безумцами были многие композиторы. Один из них - Роберт Шуман. Сын библиофила (и, кстати, один из первых музыкальных журналистов), он создавал красочные, вовсе не академические пьесы, в которых давал волю своему воображению. Среди его произведений - "Крейслериана": театральное по духу фортепианное произведение, навеянное творчеством еще одного легендарного фантазера - писателя, поэта, композитора и художника Э. Т. А. Гофмана. Это странная, красивая, эксцентричная музыка. Как ее надо исполнять? Раньше это делали аккуратно, безупречно, и во фраке. При этом главное качество гениальных чудаков Шумана и Гофмана - игра воображения - оставалось за бортом. Воздать ему должное сумел только пианист и писатель Валерий Афанасьев - знаток редких книг и вин, житель Версаля, появляющийся иногда на сцене в старом свитере или турецком халате.

Таким он предстал перед публикой и в этот раз в ДОМе, приехав в Москву со своей "Крейслерианой" - театрально-музыкально-литературным произведением по мотивам Шумана-Гофмана. Обстановка на сцене соответствовала музыканту. Там стояли рояль, обшарпанный стул и старое кресло - отличное писательское кресло, более всех других кресел на свете подходящее для написания essay.

Где версальский писатель нашел этот ободранный свитер? Такие я видела лишь в детстве в интеллигентском писательском поселке, и думала, что они уже давно вымерли, как мамонты. Думала, что и такой вид мышления тоже вымер. Впрочем, дело не в его доисторической сути. Дело в необыкновенной смелости, которой обладает этот прекрасный пианист. Любой музыкант на его месте просто сел бы и сыграл всю программу. А Афанасьев сидит в кресле, кряхтит, говорит в пустоту разные странные мысли на разных языках, предваряя тончайшими замечаниями и летучими ассоциациями разные части пьесы, листает ноты, прослушивает собственные исполнения на магнитофоне, сообщает свои мысли по поводу природы творчества -исполнительского и авторского. Вдруг садится играть за рояль. И играет замечательно, очень тонко по мысли и полнокровно по звуку, не давая поверить в то, что он совсем не занимается роялем, а пишет книги. Сообщает мимоходом биографию композитора, и, изображая чистого безумца, такими странными путями на самом деле приводит нас как можно ближе к автору - к живому Шуману. И одновременно к себе, позволяя нам оказаться в лаборатории мышления интерпретирующего музыканта.

Как назвать такой вид сценического выступления? Думаю, уместно перенести в музыку литературное слово - essay. Это именно эссе, такое, как у француза Монтеня, - философские изящные размышления в свободной форме. В переводе означающие, как известно, - "опыт". В случае с Афанасьевым этот опыт основан на игре в бисер и на тонких переходах от темы к теме.

Такая форма подачи материала восхитительна и сама по себе, и потому, что лучше других соответствует творчеству. Потому что суть творчества - это процесс, а не результат. И этот процесс - ИГРА.

- Поехал на конкурс, - бормочет Афанасьев-Крейслер на сцене. - Выиграл его. (Неподражаемая пауза.) НУ И ЧТО???

 

.............................

 

…Афанасьев не играет быстрые вещи. Он включает записи - на них слышится идеальная конкурсная глянцевая техника, которой версальский писатель обладал, когда еще был советским пианистом (да наверное и сейчас обладает, но не хочет в этом признаться). А медленные вещи он играет уже вживую. Это неглянцевое исполнение, скорее философия, чем музыка, так может играть только человек, который не просто прекрасно играет на рояле, но к тому же умеет думать. А это среди музыкантов, увы, - редкое, драгоценное качество. Поэтому все безупречные построения фразы, аристократичные фразировки, естественные и полнокровные звуки рояля вдвойне ценны тем, что сообщают мысль.

Афанасьев доиграл Крейслериану, закончив свое эссе или, если угодно, философское размышление, на самых пессимистических тонах. Человек искусства обречен - его убивает собственное произведение, как это стало с Моцартом с его Реквиемом и Чайковским с его Шестой симфонией. Как это было с обезумевшим вконец Робертом Шуманом. И безумный современный Крейслер в исполнении Афанасьева умер в писательском кресле, с пожелтевшими нотами советского издательства "Музыка" на руках.

На минуту стало не по себе. Но, слава Богу, Афанасьев ожил и уехал обратно в старую аристократическую Европу - писать книги на пяти языках и готовить новое представление. Думаю, в следующий раз его стоит ждать на сцене Большого зала консерватории в персидском халате.

Ash

photo: Manager

 

 

 

утопии синтез искусств галерея звуковые фотографии библиотека статьи информация новое ссылки трей